Сергей Михеенков - Солдатский маршал [Журнальный вариант]

Семён Михайлович Будённый был хорошим организатором. С 1943 года он командовал кавалерией Красной Армии. Тогда же по его ходатайству был воссоздан Московский зоотехнический институт коневодства. А в 1947 году Сталин его сделает одновременно заместителем министра сельского хозяйства СССР по коневодству. Так что для своей отрасли маршал Будённый делал очень много.

В те же майские дни был захвачен город Мейсен и знаменитый завод мейсенского фарфора. Производство более чем с двухсотлетней историей было поистине уникальным. Завод выпускал посуду и фарфоровые фигурки. Эти милые пастухи и пастушки, арлекины и танцовщицы — предмет умиления обывателей — постепенно стали подлинными произведениями искусства и ценились не меньше золотых и серебряных статуэток. Так, к примеру, фигурка «Танцовщица», изготовленная в 1740 году, на недавно состоявшемся международном аукционе была продана за 120 000 фунтов.

Оборудование завода в 1945 году было демонтировано и вывезено в СССР. Однако вскоре производство снова заработало. В 1960 году, когда предприятие праздновало своё 250-летие, коллекция фарфора была полностью возвращена в ГДР.

Маршал вынул из ножен парадную саблю, мельком взглянул на клинок, сиявший даже в этот пасмурный день, и подал команду. За шеренгой генералов, которые чётко, словно вымуштрованные солдаты, повторили его движение, колыхнулся штандарт 1‑го Украинского фронта. Щека маршала дрогнула. Он пытался сосредоточиться на главном, о чём сейчас следовало думать. Но память, как киноплёнка, внезапно начавшая обратное движение, мгновенно перенесла его на четыре года назад, в сорок первый, на дорогу Витебск — Смоленск, где он, командарм‑19, вдвоём с артиллеристом, которого не успел даже спросить, как его зовут, выкатывал противотанковую пушку на открытую позицию для стрельбы прямой наводкой. Танки шли по дороге, и до них оставалось метров сто, не больше…

Оркестр между тем грянул марш. Тысяча ног ударила по мокрой мостовой, не жалея ни подошв, ни камней, отшлифованных столетиями самой истории. А он снова увидел себя не здесь, а на той прокалённой солнцем дороге на Смоленск, куда немцев нельзя было пускать ни при каких обстоятельствах, но куда они уже прорвались танковыми авангардами, один из которых сейчас раздавит их пушку.

…Кресты на броне головного танка были видны отчётливо. И он, старый артиллерист, встав к орудию за наводчика, в последний раз выверил прицел и скомандовал напряжённо и испуганно ожидавшему его приказания заряжающему: «Огонь!» Заряжающий до последнего не верил, что генерал умеет стрелять из его пушки…

Никто не мог знать, что происходило в его душе. Но маршал, переживая свою войну снова и снова, понимал, что то же, что и он, должно быть, переживают сейчас и его генералы, и офицеры, и солдаты. Вся тысяча, набранная из многих тысяч его победоносного войска, выстроилась сейчас за его спиной ровными стройными коробками. Она сияла знамёнами прославленных полков и соединений, золотом и серебром боевых орденов и медалей.

Снова хлынул дождь и мгновенно перешёл в обвальный ливень. Но уже через минуту–другую так же резко утих. Мундир промок, прилип к телу. Дождевые капли с подбородка падали на орден Победы. Маршал не ощущал того ликования, которого ожидал. Он чувствовал, что им овладевает то состояние полного удовлетворения и покоя, какое его охватывало порой после удачно проведённой операции, когда из штабов армий и корпусов докладывали о том, что его приказ выполнен, противник разбит, рассеян или окружён и захвачено такое–то количество пленных и трофеев, что начато преследование и что к исходу дня дивизии первого эшелона выйдут на рубеж реки такой–то, а в прорыв вводятся танки…

Когда с фашизмом в Европе было покончено, Верховный собрал своих маршалов на Военный совет. Он гордился своими полководцами. Заговорил и о параде Победы. Верховный вдруг предложил командовать парадом ему. Предложение прозвучало неожиданно. Следуя заветам врождённой скромности и тому внутреннему уставу, который выработался в нём с годами и битвами — и не всегда фронтовыми, — маршал отказался, сославшись на то, что давно не ездил верхом, что когда–то имел травму при падении с коня, что он не кавалерист и хотел бы идти по площади во главе войск своего фронта. Верховный по–кавказски вспылил, сказал, что маршал зазнался и что, в таком случае, командование парадом будет поручено другому, не менее талантливому и заслуженному.

Что ж, теперь думал он без сожаления, идти во главе своего фронта не менее почётно. Всю жизнь он был рядом со своими солдатами. Он был с ними в окопах. С ними отступал. С ними наступал.

Когда сводный оркестр грянул «Славься…», маршал почувствовал, как разом, повинуясь некой, будто с небесных высот прозвучавшей команде, вскинули головы его генералы, офицеры и солдаты. И сам он вдруг показался себе выше ростом, стройнее, а телом завладела та необычная лёгкость, которая всегда охватывала его в бою. Дождь немного утих. Парадный мундир плотно облегал тело. Причудливая, почти метафизическая смесь дождя, как природного потока, струящегося с неба, и звуков военного марша, в котором отчётливо преобладали торжественные, победные звуки и фразы, казалось, слились воедино, и из этого необычного слияния неожиданно родился запах сирени.

Сирень всегда была любимым цветком маршала. С юношеских лет. Девичий запах сирени нахлынул так сильно, что маршал почувствовал волнение, преодолеть которое было почти невозможно. Перед глазами поплыли картины родины, угор над речкой, дворы Лодейной… потом другая весна… женщина, которую он безмерно любит… брусчатка старого города и сотни людей вдоль дороги — все с цветами, и все подбегают к его открытой машине и бросают букеты ему… Букеты в полёте рассыпаются, и ворох цветов с лёгким шорохом осыпается на капот машины, на лобовое стекло, на спинки сидений, на плечи водителя и адъютанта… Прага… Май… Да, Прага, казалось, вся в тот день пропахла сиренью. Не только воздух, но и дома, брусчатка, идущие по ней танки его армий.

И вот сводный полк 1‑го Украинского фронта проходит мимо трибуны Мавзолея. Маршал вскинул голову и увидел Верховного. Верховный тоже смотрел на него, и маршалу показалось, что в его лице уже не было ни тени того, что омрачило их последнюю встречу. Верховный умел забывать. Но умел и не забывать.

Маршал шёл во главе коробки своего фронта. Ветер колыхал багровое полотнище штандарта. Лучшие солдаты 1‑го Украинского фронта шли за его спиной. Они были все молоды, красивы и счастливы. Вся Красная площадь была переполнена счастьем людей, победивших в долгой и жестокой войне, которая, наконец, закончилась.

Парадный мундир, пошитый специально для этого дня, слегка теснил, но он прекрасно подчёркивал стройную высокую фигуру маршала, его точные движения, и это придавало уверенности, лёгкости, словно в бою, когда все приказы были уже отданы, сигнальные ракеты ушли в небо, пехота смело двигалась за огненным валом артиллерийского наступления, танки, ревя моторами, выходили из районов сосредоточения, а он, уверенный в силе удара, с удовлетворением наблюдал за тем, как правильно и умело действуют его войска.

Маршал знал, что сейчас на него и его генералов, офицеров, старшин, сержантов и рядовых смотрят тысячи глаз. И среди них глаза того, кого он искренне боготворил, кому был безмерно благодарен за всё, чего достиг и что смог сделать для своего Отечества и своих солдат.

Верховный стоял на трибуне Мавзолея среди членов Политбюро, маршалов и генералов. Там, вверху, куда были устремлены взоры многих, кто пришёл в этот день на Красную площадь, было много людей. Но маршал видел только Верховного.

Пройдут годы, Верховного не станет. Вернее, им, Верховным главнокомандующим, станет другой правитель страны. А маршала, как и других маршалов Победы, его боевых товарищей, будут считать «сталинистом». Едва ли не самым главным среди «сталинистов».

Было ли это на самом деле так?

Видимо, да.

Из книги Наталии Коневой «Маршал Конев — мой отец»: «Когда я была маленькая, я расспрашивала отца, почему за одним командующим идут 4–5 генералов, а за другими — 10–12. Отец дал мне краткое объяснение: их столько, сколько армий входило в тот или иной фронт, а это, в свою очередь, зависело от масштаба стратегических задач, которые приходилось решать тому или иному фронту. Самыми многочисленными в конце войны были 2‑й Белорусский фронт под командованием К. К. Рокоссовского, 1‑й Белорусский фронт под командованием Г. К. Жукова и 1‑й Украинский фронт. На Параде Победы впереди сводного полка шли Герои Советского Союза со штандартом фронта и знаменами прославленных соединений и частей. Шеренгу героев 1‑го Украинского возглавлял трижды Герой Советского Союза Александр Покрышкин, знаменитый на весь мир лётчик и близкий друг моего отца. Во время прохождения полка 1‑го Украинского фронта по Красной площади военный оркестр под руководством генерала А. Чернецкого исполнял старинный военный марш, под звуки которого маршировали в своё время в честь победы русского оружия полки царской армии. Традиция не прервалась, и это было сделано вполне осознанно».